33. Москва немытая.  

1. Вместо предисловия

Как я докатился до жизни такой, вспоминать не хочу. «Кредитная история» у всех бомжей примерно одинакова: потеря работы, беспробудное пьянство, семейные неурядицы...

Очнулся я уже на самом дне. Сначала был в шоке: решил, что мое существование как хомо сапиенса подошло к концу. Но потом, пообвыкшись и оглядевшись, с немалым удивлением обнаружил, что и здесь, на самом московском дне, тоже жизнь, хотя порой она и проявляется в гипертрофированных, уродливых формах.

Здесь ведут борьбу за выживание и за то, чтобы сохранить хотя бы остатки человеческого достоинства, здесь любят и предают, здесь встречаются по-своему уникальные личности и типажи. Самое интересное из того, с чем мне довелось столкнуться за год бомжевания в столице, я старался в промежутках между пьянками заносить на бумагу - благо в «прошлой» жизни был журналистом. Предлагаю познакомиться с этими «записками из подполья» добропорядочным обывателям. Не для того, чтобы вы пожалели бомжей, - надеяться на это, по-моему, наивно. А для того, чтобы вы хотя бы не отказывали им в праве называться людьми.


2. Школа выживания на дне

У каждого человека есть нехитрый набор первичных потребностей, и главная из них - еда. Бомжи - не исключение. Итак, первый вопрос, с которым я столкнулся, оказавшись в их компании: как в столице не помереть с голоду?

Оказалось, что в Москве можно полноценно и абсолютно бесплатно питаться 3 раза в день. Выбор бесплатных столовых для обездоленных здесь довольно велик.

Итак, с утра на Краснопресненскую, в главный католический храм. Легкий завтрак состоит из чая и бутербродов с сыром. Затем - либо на Долгоруковскую («одноразовая» китайская лапша), либо на 5-ю Парковую (варево из капусты и картофеля). Последний вариант интереснее для любителя новых ощущений. Там заправляют монахини ордена Святой Терезы, и на раздаче стоит миловидная негритянка. Ко всем бомжам она обращается одинаково: «Мальтшики». Завшивленные и вонючие «мальчики» очень этому радуются и пытаются негритянку кадрить. Если после обеда кадрить ее не хочется, или времени нет, или еще хочется кушать, вполне возможно успеть на Курский вокзал к гречневой каше с сосисками.

После того как желудок набит до отказа, пора подумать о ночлеге. Подъезды? Фу, пройденный этап, пошло и вульгарно. Сегодня в моде ночные электрички до Рязани или Можайское направление. Но и это еще не верх комфорта. Рекомендую: гостиница на ст. Куровская, 10 (!) рублей в сутки за койку в десятиместном номере. Горячая вода и кухня. Там наша компания прожила два месяца, выдавая себя за коммерсантов мелкого пошиба (!). Когда не было даже 10 рублей на человека, мы врали, что пришла налоговая полиция и обобрала единственную нашу палатку до нитки.

Гигиенические процедуры для бездомных тоже не проблема. Одна дезстанция находится в районе ВДНХ, другая - у станции метро «Улица 1905 года». По понедельникам бомжей голышом загоняют в душевую, мажут голову и некоторые другие части тела какой-то белой дрянью, а все их вещи подвергаются прожарке.

После этой процедуры дают справку с жирной печатью «БОМЖ», и уже по ней можно получить шмотки в одном из центров помощи бездомным. 

Более того, в Москве существует даже халявная телефонная связь! На Таганке висят два телефонных аппарата, связывающих не то что московских абонентов, но и межгород совершенно бесплатно! А по большим всенародным праздникам там дарят каждому входящему по коробке шоколада «Коркунов»!!!

В общем, бомжуя в столице, я лично пришел к оптимистическому выводу: нынешнее поколение московских бомжей живет при коммунизме.


3. Где достать денег на выпивку

Всем хороши бесплатные столовые, одно плохо - там не наливают. А без этого бомжи не могут - мы же русские люди, черт возьми! Значит, некоторое количество наличных денег в кармане нужно все же иметь. Как и где их добыть? 

Уж не вспомнить, кто из общих знакомых-бомжей посоветовал сходить на «Мосфильм» и заполнить анкету с фотографией для участия в массовках. За деньги, разумеется. Мой кинодебют состоялся на съемках фильма «Копейка» режиссера Дыховичного. Массовка, человек двести мужиков среднего возраста, изображала перед камерой очередь начала 80-х годов за «Жигулями» 1-й модели, то есть той самой «копейкой».

Было холодно, но весело. Дыховичный постоянно импровизировал и в конце концов докатился до того, что по его совету баба-кассирша проорала в объектив на особо ретивого актера: «Куда прешь без очереди, козел?! Если бы не люди кругом, я бы тебя давно на х... послала!»

Я тоже хотел внести свой вклад в отечественный кинематограф и при перекличке очередников в ответ на фамилию Канцельбоген бодро пропищал: «Гогенцоллерн!» Инициатива осталась без внимания. Режиссер мне роль в будущих эпизодах не предложил, зато выплатил 200 рублей актерского гонорара. Однако значительно более ценным, чем деньги, оказались знакомства, завязанные в очереди. Многие, оказывается, тем и живут, что снимаются в кино. Где 200 рублей, где больше... 

Выгоднее всего реклама или ночные съемки. Выбор обширный. Доходит до того, что отставной капитан наотрез отказался сниматься с Харрисоном Фордом в фильме о советской подлодке «К-19», хотя платили за день по 500 рублей. «Там все русские - либо алкоголики, либо дебилы. За державу обидно», - объяснял мне капитан. 


4. Трудно быть с Богом

Как видите, высокая духовность встречается и среди бомжей. Хотя что касается религии, отношение к ней неоднозначное.

Отмотавший когда-то срок «за нанесение тяжких, повлекших за собой», и т. д., бомж Вася пил горькую, по его собственным словам, с младенчества. Напившись, он постоянно доставал нас рассказами об ангелах, чертях и прочих персонажах священной истории. Причем если у большинства зацикленных на религии бомжей чесалось между лопатками, то у Васи-зека зудело где-то в районе последнего позвонка, и причислял он себя не к светлым, а к темным силам.

- Я Шелеф! - орал он на весь вагон ночной электрички. - Я брат того, кто был сослан на землю, и жду возвращения на свой уровень. Меня давно ждет моя родня и зовет меня. Но пока рано. Я уйду тогда, когда придет мой брат. Это Христос. А ты что же, в Бога не веришь? - чересчур подозрительно спросил однажды меня Вася.

- Не верю. Может, и верил бы, но воспитание, понимаешь. Пионерия, комсомол, институт... - начал объяснять я.

Что тут началось! Мой атеизм весь вагон расценил как прямое, личное оскорбление. Такой всплеск религиозного рвения можно наблюдать только на Рождество и только после третьей стопки. Однако действительно, кому и во что остается верить бездомному, если квартиру отняли у него обманом, обман для него есть способ существования, а доверять ближнему своему - бомжу - верх легкомыслия.

Все из нас, за редким исключением, носят в кармане образок, надеются на чудо и уж точно все постоянно посещают церковь. Там можно поесть, иногда переночевать, получить кое-какую одежонку да и подумать о спасении собственной души, наконец.

Проповеди слушать иногда полезно и приятно. Перед Пасхой, например, один католический священник долго говорил о необходимости соблюдать строгий пост, особенно на Страстной неделе, отмечая при этом, что послабление может касаться только болящих или находящихся в пути.

- А мы постоянно в пути и постоянно чем-то хвораем. Так что мясо есть нам можно, - заявил один из бездомных.

Проповедник ласково улыбнулся и пригласил нашу компанию на торжественную пасхальную мессу в главный католический храм. Все чинно-благопристойно, играет орган, среди священников есть даже негр. После мессы и крестного хода идем в католический центр на Краснопресненской. В четырехкомнатную квартиру с часовенкой набивается человек тридцать испанцев-студентов, все едят освященную пасху, куличи, пьют чай. На столе ни грамма спиртного. Студенты поют песни на испанском под гитару и пианино, зачастую совсем не духовного содержания. Я помню только «ун пебло, унидо, хабас ен рабен сидо!», но меня поддерживают. Доходим до того, что кричим виртуозу-пианисту Исебио: «А «Мурку» можешь?!» Удивительно, но Исебио смог!

Потом мы частенько захаживали в католический центр на Краснопресненской. Не столько молились, сколько пили чай, отдыхали морально и физически, слушали проповеди. Нас постоянно «подогревали» продуктами и одеждой. Однажды я спросил у тамошнего священника:

- Послушайте, почему вы нам помогаете? Возможно, я беглый преступник. Ведь без паспорта, вы меня совсем не знаете.

- Зато я знаю того, кто очень хорошо знает тебя.

- Кто это?

- Бог...

Отчего-то сильно защипало в носу, и мне, тридцатилетнему бородатому мужику, захотелось реветь, как ребенку.


5. Менты поганые, мечты лазурные

Двадцатитрехлетний профессиональный нищий-калека Лешка на моей памяти никогда не врал, что кисти обеих рук оставил в Чечне. Рассказывал, как, проходя срочную на флоте, во время аварии торпедного катера некстати сунул руки под струю концентрированного пара, и вот... Доблестные военные хирурги, недолго думая, кисти Лешкины отрезали. Но обожженной кожи на штопанье культей не хватило. Недостающие участки-лоскутки срезали почему-то не с самого удобного для этих целей места - ягодицепсов, а с нижней части живота. Видать, военврачи что-то там случайно задели, и потому посещать туалет Лешке приходится раз в десять чаще, чем обычному мужику.

Покантовавшись с месяц по подземным переходам и станциям метро, я успел привыкнуть к тому, что, поработав на своем рабочем месте с полчасика и насобирав подаянием рублей пятьдесят, Лешка неожиданно срывался с места и суетливой походкой бежал наверх по эскалатору, напевая сквозь зубы: «Ой, не могу, не добегу...»

Однажды и вправду не добежал. Потому как перед этим попил, на свою дурную голову, пивка и принялся отплясывать качучу прямо на платформе «Баррикадная». Пока я судорожно пытался расстегнуть ему штаны, подошла очередная электричка, и трое ментов в компании с представительной женщиной застали нас на месте преступления. Нас поволокли в местное отделение на Киевской, по пути прихватив еще одного бедолагу, парнишку-беспризорника лет 10.

Пока ехали, женщина ласково трепала чуб пацаненка и участливо расспрашивала. Лешка, глядя на бабу-милиционершу, бледнел.

В клетку-«обезьянник» на Киевской мы влетели по очереди. Парнишка - головой под вонючие нары, нищий-калека - на четвереньках, я сохранил вертикальное положение лишь чудом. Расправлялась с нами исключительно баба. Женщина слегка отдышалась и представилась: «Я Света. Не слышали обо мне, ублюдки? Ваше счастье, что у меня дежурство закончилось, иначе...» - и гордо кивнула коллегам: пока, мальчики.

Немного сконфуженные менты нас почему-то сразу отпустили, немного пожурив перед этим: «Что же вы это, мужики? В следующий раз не отпустим. Будете знать, как в метро ... (далее в рифму). У нас же самый красивый метрополитен. Имени Ленина», - неожиданно закончил один из них.

После экзекуции настроение у меня было, естественно, поганое, и даже обретение свободы его поднятию не способствовало. Лешка же, напротив, был возбужденно-весел.

- Чему радуешься, идиот? Тому, что по морде получил?

- Ты трижды идиот! Кроме этого, ты еще и деревня, колхозник, раз Свету не знал.

Нищий выдал мне небольшое досье на эту персону: лейтенант юстиции, беспощадна к врагам закона, отличается особой жестокостью к бездомным. Увлечения: в свободное от работы время гоняет пинками своего супруга - здоровенного омоновца-автоматчика. Предрасположена к садизму.

- Из рук Светки никто из бомжей здоровым не выходит. То палец на руке сломает, то ребро зашибет, то почки опустит. Или вообще от нее не выйдешь. То есть выйдешь, но только до спецприемника на Северном.

Московский мент неистребим и вездесущ. Он жесток, как крещенский мороз в неотапливаемом подъезде. Ко всему прочему, он неотвратим - подобно похмелью после накануне выпитого фурика лосьона «Огуречный» (13 рублей).

Насчет неизбежности сказано неспроста. Пару месяцев спустя я имел неосторожность еще раз попасть на глаза Свете. На этот раз меня загребли на Киевском вокзале при проверке паспортного режима. Света загнала толпу мужчин и женщин в «красный уголок» линейного отдела ГУВД и лениво перебирала паспорта и водительские удостоверения.

- А кто тут Альфонс? Чья фамилия?

Задержанные, несмотря на серьезность момента, начинают потно хихикать. Человек на автомобиле с дурацко-неприличной фамилией не отзывается, стесняется, стало быть.

Света багровеет и уже орет:

- В последний раз спрашиваю: кто тут Альфонс? Мать вашу, и т. д.

Задержанные уже хохочут вовсю. Наиболее смелая из нас дама заглянула через плечо в удостоверение.

- Извините, пожалуйста. Это не фамилия. Это марка автомобиля. И вовсе не Альфонс там написано, а «Фольксваген».

Владелец машины тут же объявился. Он являлся также владельцем и гордым носителем красивой фамилии Трахтенберг.

Из присутствующих не смеялись только двое: я и Света. Я - потому как знал Свету и боялся, что она узнает меня. Однако Трахтенберг окончательно ее утомил, и, когда очередь дошла до меня, Света лишь устало спросила:

- А ваш где паспорт?

- Дома забыл...

Удивительно, но лейтенант в юбке даже не поинтересовалась, где мой дом и есть ли он вообще.

- Ну иди, - махнула она рукой.

И я пошел. Сначала медленно. Потом пошел-пошел-пошел. Затем как поше-е-ел! Скорее всего, Светуля меня просто не узнала. Немудрено, ведь признать бомжа в прилично одетом молодом человеке (шмотки из «гуманитарки» на Пятницкой, немецкое качество), с аккуратно подстриженной бородкой, при очках и начищенной обуви, согласитесь, довольно трудно.

Это я себя так хвалю. И горжусь, что спустя год с начала бомжевания в Москве не спился, не завшивел, не подцепил пневмонию в зимнем подъезде или пикантную болезнь от коллег-бомжих. А меня не цепляют менты. Конечно же, они жестоки и беспощадны. Но бороться с ними можно. Главными орудиями в этой, казалось бы, неравной борьбе служат бритвенный станок, щетка для обуви, расческа и совсем немного здоровой наглости. Или, если хотите, уверенности в себе. В том, что рано или поздно все как-то наладится, появится постоянная работенка, деньжата, жилье. Наткнешься на портмоне с тысячью зеленых или пораженная вашей очаровательной внешностью блондинка на «БМВ» остановится на зеленый и предложит разделить с ней скромный уголок на Николиной горе. 

Банально, конечно, но без этой надежды жить нельзя. 


6. О вере в людей

Кстати, о блондинках. Собираю я недавно «хрусталь» в электричке. Выхожу на Лосиноостровской в ожидании следующего состава, ибо предыдущий уже обобрал. Холодно, как челюскинцу на льдине, а электрички все нет. С опозданием подходит, и я, полумертвый, падаю на сиденье, матерясь сквозь зубы. Молодая и симпатичная женщина делает внушение: дескать, ругаться нехорошо. Я извинился. Разговорились. Разоткровенничался. Она не поверила в то, что я бомж. Я, в свою очередь, не поверил в искренность ее намерений, когда она пригласила к себе. Извращенка, наверное. Хорошо, если только изнасилует, а то порежут меня на органы для какого-нибудь миллионера. Однако все-таки поехал. Дома оказались ее сын, сестра и мама. Это успокаивало. Что было потом? Я наконец-то принял полноценную ванну. Сидели до утра на кухне, пили кофе. Разговаривали. А утром я ушел. Своего дома у меня по-прежнему не было. Но после этой ночи почему-то безумно захотелось им обзавестись. И это было началом конца моего бомжевания...

источник: "Комсомольская правда"